Его поначалу стали звать «советскими Ремарком», сравнивая в «В окопах Сталинграда» с классической книгой о потерянном поколении «На Западном фронте без перемен». Потом судьба повести Виктора Некрасова повторит историю немецкого писателя: ее изымут из советских библиотек так же, как национал-социалисты запретят «На Западном фронте», но в 1946 году, когда первый литературный опыт киевского архитектора опубликуют в журнале «Знамя», он станет героем не для потерянного поколения, а для тех, кто...
Его поначалу стали звать «советскими Ремарком», сравнивая в «В окопах Сталинграда» с классической книгой о потерянном поколении «На Западном фронте без перемен». Потом судьба повести Виктора Некрасова повторит историю немецкого писателя: ее изымут из советских библиотек так же, как национал-социалисты запретят «На Западном фронте», но в 1946 году, когда первый литературный опыт киевского архитектора опубликуют в журнале «Знамя», он станет героем не для потерянного поколения, а для тех, кто только вернулся домой, пережив самое страшное испытание в жизни. Они не потерялись и впервые смогли прочесть о войне то, что видели и чувствовали сами: «...Есть только натертая пятка, насквозь пропотевшая гимнастерка в белых разводах, «ТТ» на боку и немцы в самой глубине России, и тяжело, как жернов, ворочающиеся мысли...».
Лев Толстой в севастопольских рассказах называл, чувство, которое постоянно испытывает в разбомбленном Сталинграде инженер лейтенант Керженцев «скрытой красотой патриотизма». Она в каждом эпизоде окопной правды Некрасова: в рассказе о пожилом пулеметчике, единственном, выжившем в бою, и притащившем к своим пустой пулемет, чтобы не пропадало добро. О бойце, стоявшем против танковой атаки, которого раздавили гусеницы вместе с пушкой. В самих неровных строчках повести, которые Виктор Некрасов выписывал в госпитале, чтобы разработать раненую руку по совету врача.
Боевые орден и Сталинская премия, полученная за «Окопы», были охранной грамотой для Некрасова не долго - искренность, составлявшая его литературный талант, помешала писателю промолчать, когда на месте Бабьего Яра киевские власти решили построить стадион, помешала только клеймить жизнь в Европе в своих заграничных очерках. Его исключили из партии, союза писателей, вытолкали в эмиграцию, где в парижском «окопе» Виктор Платонович скончался в 1987 году.
Чтобы оставить отзыв, зарегистрируйтесь или войдите